День первый.
С сегодняшнего дня у тебя есть тот, ради которого так легко справиться с повседневной рутиной, тот, к кому каждый день хочется с нетерпением возвращаться. После работы тебе кажется, что ты, оторвавшись от земли, буквально летишь домой. Ты чувствуешь себя непривычно счастливой от осознания, что там есть тот, кто ждёт тебя, кто в тебе нуждается.
Твоё сердце бьётся так часто, что в любой момент грозится вырваться из груди. Ты захлёбываешься безудержной радостью. Твои глаза сияют, наполнившись жизнью. У тебя есть он.
Оказавшись в своей квартире, ты с удивлением отмечаешь, что внутри стало будто даже светлее. Ты идёшь по коридору, вдыхая незнакомый волнующе-приятный аромат. Запах дома, которым его делает человек.
- Дорогой, я вернулась!.. – кричишь ты, звонко смеёшься и неожиданно застываешь, постепенно осознавая, что только что произошло.
Ты смутно помнишь, когда в последний раз беседовала с зеркалом, с человеком – не помнишь совсем.
Дрожащими пальцами ты резко вцепляешься в собственное лицо, беспорядочно размазывая по нему косметику и слёзы.
- Я вернулась… - шепчешь ты задушено. На подкашивающих ногах приближаешься к тонущей в синих сумерках кушетке и медленно опускаешься на колени перед неподвижно лежащим на ней юношей. Он смотрит в твои наполненные бессильной болью глаза и молчит, а ты никак не можешь понять, обижается он на тебя или же ему просто нечего сказать такому, как ты, ничтожеству.
Неверной рукой ты скользишь по его гладкой будто мраморной щеке, оставляя на безукоризненной коже отвратительные чёрные пятна своей потекшей туши для ресниц.
- Извини… извини… - отдёрнув руку, отрывисто шепчешь ты и немедленно вытираешь следы влажной салфеткой, пачка которых на всякий случай покоится совсем рядом на стеклянном журнальном столе.
После ты несколько долгих минут сидишь и общаешься с ним только глазами. Ты думаешь о том, что зря начала вновь говорить, потому что на самом деле это вовсе не нужно.
Ты нежно гладишь его по волосам перед тем, как оставить на некоторое время в покое. Уходя, ты чувствуешь его осуждающий взгляд, прожигающий тебе спину.
Скоро ты возвращаешься, опять садишься на полу у его изголовья и, порхая пальцами вдоль его тела, начинаешь рассказывать истории из своей жизни, весёлые и не очень.
- С детства я просто обожала Рождество, ты знал?.. – начинаешь ты чуть хрипловатым после очень продолжительного молчания голосом. – Я всегда проводила его с семьёй, а не с друзьями, как многие из моих сверстников. Наверное, я, в отличие от них, странным образом находила общий язык со своими родителями. Они были людьми на редкость понимающими, терпеливыми и сговорчивыми. У меня с ними никогда не возникало серьёзных проблем. Всегда было так: они – мой неоспоримый авторитет, я – их отрада и гордость. Разумеется, ничуть не меньше они любили моего младшего брата. Он всегда был таким разговорчивым, забавным и добрым. С ним никто никогда не скучал, и все обожали его хотя бы за лёгкий характер и такие милые смешинки, которые плясали у него в глазах, когда он рассказывал что-то весёлое и при этом широко улыбался. Все истории моего брата были удивительно интересными. Он был куда лучшим рассказчиком, чем я. Но ты скажи, если тебе будет меня скучно слушать. Я бы, конечно, поведала тебе что-нибудь из того, что узнала от брата, но, к сожалению, я ничего не помню, как будто всё стёрлось после нашей разлуки. Нет, я вижу его и сейчас, но он уже не тот, - ты замолкаешь, с какой-то долей ожесточения глядя на своего молчаливого слушателя. Потом пару раз моргаешь и возвращаешься к непринуждённому тону: - Я начала говорить о Рождестве. Так вот, не было в моей жизни прекраснее праздника, хотя бы потому что в сочельник я дольше всего находилась в кругу семьи, и в этом волшебном сиянии фейерверков, гирлянд и огоньков рождественского дерева мне было так уютно, тепло, так по-детски невозможно радостно, что я… - твой голос вновь обрывается, надломившись на последних словах. Ты чувствуешь жгучую боль в районе груди. – Я всё это потеряла, знаешь?.. Конечно, знаешь… Ведь это ты их у меня отнял.
Ты внимательно вглядываешься в его лицо, ожидая хоть каких-то ответных реплик. Больше всего тебе хочется, чтобы они были в твою защиту. Ну же, думаешь ты, закусив губу, оправдай себя в моих глазах.
Ты понимаешь, что это невозможно, но самообман – одна из ярчайших человеческих прерогатив.
- В тот день я вернулась поздно. Я буквально бежала домой, очень волнуясь, но не потому, что меня могли наказать, нет, я боялась, что своей задержкой обеспокою и растрою родителей, - ты продолжаешь говорить, уставившись в стену невидящим взглядом. – Когда я подходила к дому, всё было в порядке. Они уже были мертвы, но в моём несуществующем иллюзорном мирке они по-прежнему были живы. Я ничего не почувствовала. Всё было по-прежнему. Пока я не зажгла свет в коридоре и не увидела их на полу в луже собственной крови. Там был мой брат, он стоял на коленях над их телами, содрогался в рыданиях, а одной из своих бледных дрожащих рук непрестанно гладил нашу маму по спутанным окровавленным волосам. Когда я посмотрела брату в глаза, они были полны ужаса.
Ты делаешь паузу, равнодушно отмечая то, с каким остервенением твоя рука движется по шёлковым тёмным прядям.
- Знаешь, я раньше никогда не видела труп, - бесцветно произносишь ты, а взгляд твой вновь заволакивает странным туманом. Твоя рука замирает в чужих волосах, а после безвольно падает. – Только по телевизору. Почему-то была уверена, что воспринимаю смерть всерьёз, а, увидев в реальности, растерялась…
Ваши взгляды вновь встречаются. В чёрных глазах ты исступлённо ищешь ответы на свои незаданные вопросы.
- Смерть – это что-то совсем неправильное, - замечаешь ты, нахмурившись. – Я не понимаю… Не вижу никакого смысла появления в исчезновении!..
С болью и злостью в глазах ты резко бьёшь его кулаком в плечо.
- А ты? – спрашиваешь надломлено. – Ты понимаешь? Ты же убил… Не просто так, правда?.. Скажи, ответь, почему, зачем?.. Прошу тебя…
Он молчит. Он молчит. Он молчит. Он медленно сводит тебя с ума. Ты читаешь его по глазам: ему всё равно на твои истерзанные больные чувства.
- Я знаю, что единственное, чего ты хочешь, - это то, чтобы я отпустила тебя и навсегда оставила в покое, - мертвенным голосом произносишь ты. – Но, прости, этого никогда не случится. Ты будешь насильно удержан здесь до тех пор, пока не захочешь остаться добровольно или же пока не будешь сурово наказан за свой проступок.
Он никак не реагирует на эти слова. Тебя это злит, и ты вновь ударяешь его кулаком, но на этот раз прямо в грудь. Следующие несколько минут ты непрестанно осыпаешь его несопротивляющиеся тело беспорядочными ударами. Он не возражает. Ни единого звука. Только смотрит, как тебе кажется, с немым разочарованием. А ты всё ждёшь, как маленькая наивная дурочка, что он закричит на тебя возмущённо, нагло потребует отпустить, преисполнившись праведным гневом, засверкает глазами, начнёт угрожать, ругаться, а после просить, умолять, клясться в исполнении несбыточной мечты, обещать остаться с тобой навсегда и умереть с тобой в один день.
- Зачем ты это сделал? – сипло произносишь ты, когда сил не остаётся совсем, и ты устало оседаешь на пол чёрным гниющим бутоном. – Разве они тебе мешали? Разве они хоть кому-нибудь на свете мешали? Я считала их бессмертными совершенствами. Неужели ты не мог оставить мне моё счастливое заблуждение?
Ответом тебе становится тяжёлая напряжённая тишина. Тебе кажется, что она настолько плотная и осязаемая, что можно пальцем нарисовать на ней бессмысленный росчерк или даже начертать невидимое послание. Пустым взглядом ты обводишь гостиную, где почти всё собой поглотила с любопытством заглядывающая в окно неприятная мгла. Тебе кажется, что здесь, на её привычном обыденном фоне твой пленник смотрится дико, но вовсе не потому, что намертво привязан к кушетке, скорее по причине того, что здесь, в объятьях вечно голодной, ощетинившейся треугольными зубами темноте, долгое время не было никого, кроме тебя и твоего скучающего одиночества.
Откуда-то возникает ощущение, что вы отрезаны от всего остального мира, есть только ты и он, и больше никого и ничего, а липкая отравленная тьма, расплывчатые мерцающие огни и холодные каменные звёзды за окном – это только меланхоличный ночной мираж.
- Почему всё так получилось? – озвучиваешь яростно забившуюся в голове мысль. – Мы могли быть другими. Мы могли быть счастливыми.
Непослушной рукой ты легко прикасаешься к израненной на локтевом сгибе руке. Подушечками пальцев аккуратно обводишь малиново-синие узоры кровоподтёков. Кажется, в некоторых местах они стали чёрными, как его глаза и волосы, как его волосы и глаза. Ты долго всматриваешься в тёмные мерзкие пятна, от души их ненавидя.
- Ты – единственное связующее звено между мной и теми, кого я любила, - задумчиво роняешь ты в непрерывную, как бегущая строка, тишину. – Я чувствую, что не должна быть рядом. Мне кажется, что даже ты осуждаешь меня за это. За то, что я способна простить убийцу моих родителей. Это немыслимо, правда?.. Но только не для сумасшедшей суки, - ты желчно усмехаешься. – Но я бы посоветовала тебе называть меня своей милостивой спасительницей.
Быстрый взгляд в ледяные чёрные зеркала его глаз.
- Я знаю, что ты меня ненавидишь, - выдавливаешь ты, почему-то испытывая от этого осознания почти нестерпимую боль. – Но это ненадолго. Скоро я изменю твой мир также, как когда-то ты изменил мой.
Ты ложишься на пол и обнадёжено хватаешься за чужую ладонь, свисающую вниз с края кушетки. Ты переплетаешь ваши пальцы и вновь заговариваешь этим подозрительно легкомысленным голосом:
- Завтра я не пойду на работу. Хочу провести с тобой весь день, чтобы получше тебя узнать. К тому же мне стыдно, что ты тут остаёшься совсем один. Кстати, если тебе интересно, то я работаю упаковщицей на фабрике. Уже пару лет точно. Но я до сих пор не знаю, что же мы там упаковываем. Странно, правда?.. А ещё… ещё со мной там никто не говорит. После моей трагедии они относятся ко мне, как бы это сказать… снисходительно и лояльно, вот. Им всё равно, что я уже давно молчу. Я ведь только с тобой заговорила. Ты умеешь слушать. Может, мы просто созданы друг для друга. Скажи, ты обнимешь меня или хотя бы позволишь мне себе обнять, если я тебя развяжу?..
Тебе кажется, что его пальцы слегка напрягаются, чётко выделенные, белеющие на фоне беспросветного мрака.
- Ты прав, я чересчур тороплюсь, - быстро проговариваешь ты и отворачиваешься, глядя в небо цвета индиго, безразлично висящее над разинутой внизу оскаленной пастью. – Знаешь, когда я только переехала в эту квартиру, то могла часами стоять, сидеть или лежать у окна, глядя на город. Ты прав. Это действительно завораживающая картина.
Тебе до исступления хочется, чтобы он опять что-нибудь сказал о виде из окна, или, может, об удобстве кушетки, на которой лежит, или о том, как идёт тебе размазанная по лицу тушь. Путь скажет ну хоть что-нибудь, потому что нет ничего ужаснее и отвратительнее, чем холодное равнодушие самого близкого человека.
- Когда ты поймёшь, что со мной тебе лучше, мы обязательно пойдём гулять по всему городу. Я покажу тебе кафе, в котором мы с семьёй любили сидеть по пятницам. В видео-прокате мы возьмём любимые комедии моего брата. Он настоящий ценитель этого жанра, тебе должно понравиться. А ещё я покажу тебе аллею в парке, где на выходных я часто отдыхала с друзьями, пока они у меня ещё были. Вместе с тобой я вспомню и, быть может, даже восстановлю свою прежнюю обычную жизнь. Я тогда часто думала, до чего же скучно и посредственно быть мной. Мечтала путешествовать по миру и быть в центре событий. Я такой глупой была… Только сейчас поняла, как же прекрасна была та моя так называемая скука, как счастлива я была в однообразии и размеренности собственной жизни. Может, ты знал?.. Знал, что я не ценила то, чем обладала. Тогда это был урок. Что ж, я его усвоила. Верни мне их теперь, пожалуйста. Тогда я познакомлю вас, и ты обязательно им понравишься.
Задохнувшись от слёз, ты резко вцепляешься зубами в костяшки собственных пальцев. Необузданная боль разрывает твои внутренности на части. Твоя душа настолько сильно страдает, что ты чувствуешь это так, будто её сотворили из плоти, чтобы после вонзить туда нож. Ты чувствуешь это каждый раз, как вспоминаешь о родителях и вновь осознаёшь невосполнимую утрату.
Ты засыпаешь прямо там, на полу, от изнеможения. До последнего не выпускаешь чужой прохладной руки. Почти обездвиженными губами шепчешь:
- Приятных снов.
Источник: http://1000000sn.ucoz.ru/ |
