СОЗДАТЕЛИ И СОЗДАНИЯ.
1.
У него была спокойная размеренная жизнь, отнюдь не лишённая некоторых приятных нюансов. Одним из которых была его оформленная лучшим стилистом страны квартира почти на самой верхушке сияющего стеклом небоскрёба. Вторым, пожалуй, - чёрный лимузин с тонированными стёклами и за определённую сумму прилагающимся ко всем встроенным роскошествам молчаливым водителем. В третью очередь стоит отметить несомненно греющий душу своему владельцу круглый счёт в швейцарском банке, пока не тронутый хозяином по причине не знающего границ снобизма. Мысленно перечисляя собственные излишества, в последнюю очередь он вспомнил свою «протеже» – прелестную едва достигшую совершеннолетия девочку, чем-то похожую на вечно торчавшую из её сумочки миниатюрную зловредную собачонку. Нет, отстранённо подумал он, излишеством она, бесспорно, являлась, вот только так получилось, что эта принадлежность особенно отражалась на её нахождении в списке успехов и достижений. Скабрезно скривившись, он отмёл все никчёмные мысли и принялся с трудом и отдышкой выбираться из душного салона автомобиля.
Отстранённо подумал о том, что водитель, предусмотрительно открывший перед ним дверцу, мог бы помочь, придержав своего работодателя под руку. И разумеется речь не шла о взаимовыручке и милосердии, просто, как уверенно заявил он сам себе, не стоит никогда забывать об элементарных манерах и уважении к старшим.
Он был безбожно богат и влиятелен. У него было всё, что можно купить за деньги. И он вовсе не жаловался на отсутствие ценников на человеческих чувствах. С ними у него тоже никогда не возникало проблем. В этой жизни он добился всего, чего только хотел. У него больше не было ни мечтаний, ни целей. Но он не был счастлив за имением всего одного маленького, но значительного факта, полностью перечёркивающего все остальные прелести жизни. Этим фактом, неотвратимо приближающим его к смерти, после которой весь мир, что был у его ног, становился никчёмным, была иссушающая, уродливая и унылая старость.
Старость. Старость. Старость. Слово, его смысл и осознание постоянно и изматывающе стучали у него в голове. С каждым прожитым днём страх перед концом увеличивался, а тоска по безвозвратно утраченной молодости становилась всё более невыносимой.
Долгие бессонные ночи он, запершись у себя в кабинете, чтобы не слышать надоедливого повизгивания двух своих карманных собачек, проводил за изучением содержимого многочисленных пыльных коробок, где с волнительным трепетом и светлой печалью хранилась его память об исчезнувшем прошлом.
За долгие годы жизни все чувства его притупились, омертвели, будто бы покрылись сухим непроницаемым панцирем. Потому, листая старые дневники и фотоальбомы, вертя в пальцах трогательно любимую давным-давно мелочь, он будто заново познавал себя, как совершенно незнакомого, когда-то трагично погибшего человека. Таким образом, он с удивлением обнаружил, что был когда-то влюблён, причём так сильно, что писал объекту своих воздыханий чудесные пламенные стихи, а после, когда получил столь желаемую взаимность, чувствовал, будто за спиной выросли крылья, помогающие ему парить над землёй. Впрочем, любовь эта продлилась недолго. Может, потому что коснувшееся его в нежном подростком возрасте чувство на самом деле не являлось пресловутой любовью, может, потому, как часто говорил ему в детстве его отец-прагматик, всё в этой жизни имеет свой срок. Так или иначе, добившись девушки своей мечты, он как-то почти сразу потерял к ней интерес, но в силу внушения ещё некоторое время бесполезно и глупо изображал искреннюю радость от их посредственных безжизненных отношений. После расставания вместе с душевным подъёмом он вновь испытал за спиной ощущение крыльев. Он долго думал над этим и пришёл к коренным образом изменившему его судьбу выводу. Проанализировав обе ситуации, он решил, что человека окрыляют не столько сильные светлые чувства, сколько те же успех, удовлетворение и, как оказалось, в особенности облегчение.
Обо всём этом он скорее узнал, чем вспомнил, жадно вчитываясь в пожелтевшие измятые страницы, исписанные аккуратным каллиграфическим почерком. Теперь он писал совсем по-другому, грубо, размашисто, будто острым пером ручки пытался разорвать бумагу. С трудом верилось, что все эти записи действительно были сделаны им. В подтверждение своих слов он попытался вспомнить то чувство окрыления, что возникало в забытой молодости, но не смог. Он немедленно помрачнел, ведь это полностью отрицало либо его теорию об окрыляющем успехе, либо принадлежность к последнему всех его достижений за многие годы.
Положа руку на сердце, он честно не знал, зачем каждую ночь погружается в воспоминания, ведь неизменно каждое из них приносит ему только глухое разочарование и бессильную злость.
После, когда жизнь его вновь пусть ненадолго, но наполнилась красками, он присвоил этим своим действиям значение, которое, к сожалению, абсолютно не имело отношения к последующим событиям.
***
На свой семидесятый день рождения он устроил в своём доме громкий приём, на который были приглашены все «сливки» общества. Купаясь в лучах фальшивой славы, рассыпаясь в бесконечных вежливых улыбках и комплиментах, он впрочем не скрывал застывшего в глазах холода и старательно уничтожал все находящиеся в пределах досягаемости «маргариты». Было ещё только за полночь, когда непрестанная болтовня, уверенно выдаваемая за светскую беседу, и количество выпитых алкогольных коктейлей, наконец, дали о себе знать. Чувствуя отвращение ко всем своим гостям и особенно к самому себе, еле передвигающим будто налитые свинцом ноги, он постарался как можно незаметнее ретироваться, сославшись на острую головную боль перед парой особенно любознательных и настырных субъектов.
Оказавшись в тихой бархатистой тьме спальни, он, прислонившись всем телом к холодной стене, глухо и прерывисто задышал. Сердце безумно колотилось у самого горла, и страх перед инфарктом был лишь немного слабее пьяной легкомысленной вседозволенности.
Отвращение к самому себе нарастало. У зеркала в ванной оно достигло пугающего апогея. Отражение было знакомо до тупой ноющей боли. Из зеркальных глубин уставшими красными глазами на него смотрел седой, морщинистый, опухший и измождённый старик.
Что-то вроде сдавленного сиплого стона вырвалось из недр его груди. Где-то рядом со старым больным сердцем беспомощно клокотало отчаянье.
- Вот и всё, - чужим обречённым голосом произнёс он. – 1, 2, 3, 4, 5… 1, 2, 3… 1… 3, 2, 1, 0.
Закончив обратный отсчёт, он криво улыбнулся, не скрывая мучительной горечи от своего равнодушного зеркального двойника.
- Издеваешься? – спросил он у него с вызовом в потемневших от гнева глазах. – Хватит повторять за мной!..
В последствии он так и не смог сказать точно, что всё-таки послужило катализатором – алкоголь, отвращение к самому себе, страх перед неминуемым, тоска по утраченному или же все эти факторы вместе. Какой бы не была истинная причина, в тот момент она волновала его меньше всего.
Дрожащие неуклюжие пальцы кое-как нашли и мёртвой хваткой вцепились в пластмассовый флакон, отозвавшийся успокаивающим постукиванием таблеток. Изрядное количество времени повозившись с несговорчивой крышкой, он наконец добрался до содержимого и едва сдержал вздох разочарования при виде таблеток, крошечных, белых и круглых. Ему просто до ужаса хотелось, чтобы они были большими и разноцветными, как яркие пуговицы, которые он любил разглядывать в детстве, или конфетное драже, так горячо обожаемое каждым ребёнком.
Нахлынувшее чувство невосполнимой потери стало последней каплей в чаше его терпения. Яростный рык затих в жалобном всхлипе, сделав человека, издавшего его, ещё более униженным и ничтожным.
В следующую секунду он уже исступлённо глотал невзрачные и безвкусные кругляшки.
Сползая на пол от странной усталости, он отстранённо думал о том, что жить бесполезным уродливым стариком куда хуже, чем несправедливо и горько умирать молодым.
2.
Сначала вокруг была только темнота, непонятная, абсолютная, но совсем не страшная благодаря наличию в ней монотонного попискивания и отдалённого шороха. Дрожь пробрала всё его затекшее тело, ощущение которого стало удивительным и неприятным открытием. Ресницы затрепетали, перед глазами появилась тонкая полоска света. Долгое время он пристально и подозрительно к ней присматривался. Потом его веки судорожно задёргались, приподнимаясь, и полоска расширилась, превратилась в сноп света, поглотивший мирную обволакивающую темноту.
Ослепительный режущий свет был отвратителен. Но не более собственного сердцебиения, отслеживаемого на экранах исправно работающих и пищащих приборов.
- О, вы уже проснулись, - к нему немедленно приблизилась медсестра с дружелюбной чуть смущённой чем-то улыбкой. – Я как раз сменила вам капельницу.
Он молчал, исподлобья взирая на потревожившую его особу.
- Вижу, вы не слишком разговорчивы, - покачав головой, заметила девушка. Он же едва удержался от того, чтобы на неё не наорать. Всю жизнь он ненавидел людей, говорящих очевидные вещи. – Поправить вам подушки?..
Он качнул головой и отвернулся, делая вид, что смотрит в окно. Оставленная без внимания девушка печально вздохнула.
- Плохо, когда такой молодой человек мрачен и угрюм, будто старик, - сказала она, покидая палату.
Её слова заставили его вздрогнуть. Что за ерунда? Он – молодой человек? Она издевается над ним?
Заскрежетав зубами от злости, он схватил подушку, на которой лежал, и со всей силы метнул её в стену. И случайно заметил свою руку.
Обычная человеческая рука. Гладкая белая кожа. Тонкие длинные пальцы. Аккуратные блестящие ногти.
Безупречная молодая рука.
Недоверчивый страх прокрался внутрь своими скользкими ледяными щупальцами. Часто задышав, он с остервенением принялся вырывать из своего тела катетеры. Избавившись от многочисленных иголок и проводов, он откинул прочь белую больничную простынь и бросился к зеркалу, в лучах полуденного солнца сияющему расплавленным золотом.
В тишину помимо воли сорвался негромкий поражённый вздох.
- Не может быть… - отчётливо произнёс он и немедленно приложил пальцы к губам, испугавшись собственного голоса – приятного, глубокого, мелодичного.
Новая загадка открыла глаза на старую. Теперь стал понятен странный смущённый взгляд медсестры. Для любой скромной девушки он является непроизвольным в обществе красивых молодых людей.
На самом деле он был более, чем красив. Даже здесь, в больнице, с бледным измученным лицом, больными красными глазами и спутанными торчащими во все стороны волосами он был настолько привлекателен, что у него самого дух захватывало.
Он был молод.
Тем временем, в палату вновь вошла медсестра. Теперь он смотрел на неё иначе. Она больше не была глупой наивной девочкой, донимающей находящегося на пороге смерти уставшего от всего старика. На вид ей было не больше двадцати лет, миловидное лицо, большие светлые глаза, мягкий изгиб губ.
- Вам не следует пока подниматься, - взволнованно произнесла она и коснулась его руки. Дёрнувшись всем телом, он отпрянул, больно ударившись затылком о холодное зеркало.
Она посмотрела на него немного испуганно.
- С вами всё в порядке? – спросила с откровенной заботой.
- Д-да, - сбивчиво ответил он. – Мне нужно уйти отсюда.
- Но вы не можете, - уверенно произнесла она. – Вы ещё нездоровы.
- Я ничем не болен. Я отлично себя чувствую. Со мной всё в порядке, поэтому я немедленно ухожу, - отчеканил он и попытался пройти мимо навязчивой медсестры, но тут случилось то, что в силу своей неожиданности заставило его поражённо остановиться.
Она обнимала его со спины, этот ангел во плоти со своими хрупкими руками, сомкнутыми вокруг его ставшей часто-часто вздыматься груди.
- Пожалуйста!.. – воскликнула она отчаянно. – Не уходите… - добавила тихо и жалобно.
Его глаза широко распахнулись от удивления и непонимания.
- Почему?.. – тихо спросил он.
Мягкое золотисто-розовое сияние заката заливало унылую белую комнату. Тишина, повисшая между ними, нарушалась только тяжёлым сбитым дыханием.
- Вы мне нравитесь… - прозвучало едва уловимо, и он резко развернулся в её руках, чтобы увидеть на её лице нежно-розовый, как лепестки цветущих персиковых деревьев, румянец.
Ему хотелось заставить её перестать так затравленно и вместе с тем преданно взирать ему в глаза, хотелось заставить её улыбаться, хотелось беспричинно, необузданно, глупо…
- А вы мне нет, - после недолгой паузы, показавшейся вечностью, спокойно ответил он. Это было правдой, но он всё же мог быть более лояльным и чутким по отношению к чужому сердцу. В подтверждение этому глаза девушки стремительно наполнились слезами.
- Но я же могу?.. Я могу вам понравиться?.. – в слепой надежде зашептала она, а руки её тем временем беспорядочно хватались за его больничную робу. – Ну, пожалуйста… Я умею ждать… Время ведь не имеет значения, правда?..
Услышав это, он яростно оттолкнул её руки и отступил назад, в сумрачную малиновую тень.
- Нет ничего важнее времени, - медленно и отчётливо произнёс он. Голос его дрожал от нескрываемого негодования.
По её глазам было понятно, что она до исступления хочет продолжить настаивать дать ей этот проклятый шанс, но всё же страх и неуверенность, вызванные неожиданным выпадом, заставляли её смиренно молчать.
- Я вам не нравлюсь, - уже беззлобно сказала он. – То, что вы видите, нравится вам. Но это не я. Вы же сами это сказали. В душе я старик.
- Может, мне нравятся старики?.. – внезапно истерично выпалила она. – Откуда вам знать? Что вы вообще обо мне знаете?!
- Ничего, - спокойно ответил он. – Как и вы обо мне. Именно поэтому вы мне не нравитесь, а я по той же причине не нравлюсь вам.
Она молчала, только слабо блестели в глазах мутные слёзы.
- Я ухожу, - наконец, уронил он в сонную утратившую краски тишину. – Я не скажу, что так будет лучше, потому что это только в ваших руках.
- Вы же не собираетесь идти на улицу в таком виде, - уже в дверях настиг его её голос.
Он ответил не оборачиваясь:
- Меня никогда особо не волновало мнение окружающих.
- Я не об этом. Просто… - она запнулась, вновь покраснев и опустив глаза, но всё же быстро справилась с собой и продолжила: - Будет жаль, если вы простудитесь.
Тихо хмыкнув, он всё же повернулся к ней лицом и шагнул вперёд.
- Знаете, если я подхвачу воспаление лёгких, мы с вами снова встретимся.
- Если суждено заболеть, то обязательно заболеете, - мягко улыбнувшись, уверенно произнесла она. – Вы не правы, утверждая, что судьба находится в руках человека. Очень часто в нашей жизни происходит нечто серьёзное, важное, к сожалению или к радости, совсем от нас не зависящее.
Её слова заставили его нахмуриться. То, что происходило с ним, как раз было из разряда таких непредвиденных происшествий.
- Вот, - пока он думал, девушка успела принести ему шелестящий прозрачный пакет, - это ваша одежда.
- Спасибо, - бесцветно поблагодарил он.
Она только кивнула и, не простившись и даже не взглянув ему в лицо, стремительно покинула палату.
***
Выйдя в холодные синие сумерки, он неожиданно понял, что ему трудно дышать, и обессилено упал на ближайшую от здания больницы скамейку. Спрятав лицо в ладонях, он судорожно думал о том, что только что произошло. Эта милое создание, признавшееся ему в симпатии, не вызвало внутри никакого душевного отклика. Разве может быть молодой человек таким безразличным?..
Мрачен и угрюм, как старик.
Воспоминание неприятно обожгло измотанный разум. И он неожиданно понял, что молодого тела, в котором он сейчас находился, совсем не достаточно. Понял, что внутри он по-прежнему пуст, сух, стар. Осознание заставило почти пришедшее чувство окрыления стремительно испариться. В его глазах застыли холодные слёзы. Молодость безвозвратна, потому всё, на что способен человек, это бесполезно цепляться за её истлевшие останки и оттого выглядеть ещё более униженным и жалким, чем есть.
Он снова вспомнил девушку из больницы и мысленно пожелал ей счастья.
Он встал и собирался уже уходить, начиная обдумывать возможные способы вернуться в собственное тело, когда неожиданно совсем близко раздался глухой звук падения. И он резко зажмурился, сам не понимая, зачем.
Глупо стоя с закрытыми глазами, он изо всех сил пытался замедлить сорвавшееся дыхание и бешеный стук сердца в груди. Липкий страх окутал всё его существо.
«Жаль, что время имеет значение, иначе я мог бы простоять так целую вечность», - нелепо подумал он и открыл глаза.
Сначала он не увидел ничего примечательного. Всё те же невзрачные светлые стены больницы. Всё та же иссушенная потрескавшаяся земля. Только…
Сердце сделало сумасшедший кульбит.
В глазах потемнело.
Странная горечь сдавила горло.
Только раньше на этой земле не лежало неподвижное изломанное тело.
Он приблизился к нему на подгибающихся ногах, после не выдержал и упал на колени. Неверной рукой прикоснулся к волосам, отвёл их с испачканного кровью разбитого лица и увидел пустой остекленевший взгляд больших светлых глаз.
Он успел подумать только то, что жестоко ошибся. Глядя в эти глаза, ещё блестящие от слёз, но уже лишённые жизни, он понимал, что умирать молодым, с не свершёнными порывами и не реализованными идеями, намного печальнее и горше, чем стариком без мечтаний и целей.
3.
Он очнулся с криком на полу в собственной ванной. Беспорядочно двигая руками, с трудом поднялся на колени. Во рту появилось ощущение горечи, и в следующий момент его вырвало прямо на чистый кафельный пол. Задыхаясь и отплёвываясь, он медленно выпрямился у раковины, умылся и замер, вцепившись бешено трясущимися руками в стеклянную раковину. Взгляд наткнулся на пустую банку из-под таблеток.
Надпись гласила: «Витамины».
- Значит, в другой раз… - проговорил хриплый старческий голос.
Нервный истерический смех остался в пределах замкнутого помещения.
4.
- Так странно…
Она посмотрела на него удивлённо. Вот уже несколько месяцев он приходил в больницу на добровольную сдачу крови, настаивая, чтобы из всех медсестёр его обслуживала именно она. При этом этот непонятный молодой человек всегда молчал, но порой она ловила на себе его внимательные ничего не выражающие взгляды.
Он был так невозможно холоден, что это отталкивало и даже пугало её.
- Что странно? – кое-как справившись с собой, сдержанно спросила она.
- Мне приснился сон…
- Не вижу в этом ничего… - перебив его, начала она и осеклась. – Извините.
- Ничего, - он слабо улыбнулся уголками губ, и от этой безжизненной вымученной улыбки у неё почему-то даже голова закружилась. – Странно не то, что мне снятся сны. Странность заключается в самом сне.
- Я поняла, - сконфуженно произнесла она и отвела глаза, поймав его очередной пристальный взгляд. Выдавив вежливую улыбку, она спросила: - И что же вам приснилось?
- Вы мне нравитесь, - неожиданно выпалил он и часто-часто задышал, заблестев глазами. Он больше не был бесчувственным и холодным, но эта резкая перемена в нём отторгала её ещё больше.
В лишённой цвета режущей глаза своей ослепительной чистотой комнате они застыли совсем близко друг к другу. Она чувствовала тепло его кожи, потому что в тот момент держала его руку, прижимая к месту укола ватный тампон, промоченный в спирте.
- А вы мне нет, - как-то грустно произнесла она. А ведь так и было, она действительно сожалела, ведь, казалось бы, как хорошо и просто было бы влюбиться в этого человека – такого красивого, загадочного, уже заранее к ней расположенного. – Это неправильно. Я вас совсем не знаю, - продолжила она свои мысли вслух.
- Но я же могу?.. Я могу вам понравиться?.. – задыхаясь, проговорил он, и схватил её за руки. Ватный тампон упал на пол, и кровь, застывшая на нём, была единственным живым цветом в мертвенной белизне помещения. – Ну, пожалуйста… Я умею ждать… Время ведь не имеет значения, правда?.. – прошептал он одними губами и внезапно криво и злобно улыбнулся. – Какого чёрта… - фыркнул он, отпуская её и отступая к ледяной стене. – Какого чёрта… - повторил, бросая в сторону окна пустой обречённый взгляд.
В холодной белой тишине каждая секунда дробила сознание на острые впивающиеся в разум осколки. Он думал. Действительно ли время не имеет значения?..
- Можете, - внезапно прозвучал её голос, и он вздрогнул, будто успел забыть, что в этой комнате он не один. Она продолжила, заметив его недоверчивый настороженный взгляд: - Время имеет значение, но мне почему-то кажется, что ждать вам в любом случае придётся недолго.
Она улыбнулась. Миловидное лицо, большие светлые глаза, мягкий изгиб губ.
- Давайте я завтра вместо того, чтобы поделиться кровью, лучше приглашу вас в кино? – внезапно выпалил он, до сих пор не веря своему счастью.
- Больше не будете приходить? – понимающе спросила она, не переставая улыбаться. – Всегда знала, что люди ничего не делают просто так. Забавный вы. Могли сразу сказать.
- О чём это вы? – хитро глядя из-под полуопущенных ресниц. – То, что вы мне нравитесь, было сегодняшним озарением, а приходить перестану, потому что, боюсь, скоро крови совсем не останется.
Она рассмеялась, звонко и заразительно. Посмотрела на него и уловила сияние в глубине красивых выразительных глаз. Ну вот, подумала, ждать тебе пришлось действительно недолго.
- Тогда до завтра?.. – жутко волнуясь, на всякий случай уточнил он. Опустил ранее закатанный для процедуры рукав, выпрямился, замер – живая картина. Она кивнула уверенно. – Тогда я пойду, пожалуй, - он помялся секунду, а потом всё же решился, быстро приблизился, склонился к ней и едва коснулся губами щеки. – Спасибо, - сказал зачем-то и, мягко улыбнувшись, развернулся, чтобы уйти.
Она, неосознанно прикасаясь кончиками пальцев к месту столь лёгкого и невинного поцелуя, вдруг вздрогнула, будто что-то вспомнив, и поспешно к нему обратилась:
- Постойте… - запнулась, нахмурилась и продолжила, неуверенно переходя на «ты»: - Постой, ты же так и не сказал мне, почему сон был странным.
«Сон был странным, - мысленно повторил он. – Сон был просто сном».
- Мне приснилось, что я старик, которому приснилось, что он – это я, - задумчиво произнёс он и, взглянув в чуть вытянувшееся от удивления лицо девушки, заливисто рассмеялся. – Забудь, я всё придумал, чтобы как-то с тобой заговорить.
Несколько секунд её глаза смотрели чуть недоверчиво, но потом растерянность в них сменилась пониманием.
- Вот как, - довольно улыбнувшись, произнесла она. – Предусмотрительно.
- Поверь, это была чистой воды импровизация, - тонко усмехнулся он. Потом посмотрел на часы: - А вот теперь мне на самом деле пора.
- За такими разговорами не мудрено и состариться, - весело крикнула она ему вслед.
Его же неожиданно пробрала холодная дрожь. Мысль о старости была въедливой и пугающей. Немедленно возникало какое-то неприятное предчувствие, что-то вроде неоправданного мистического страха однажды проснуться, посмотреть в зеркало и узнать в собственном отражении того жуткого бесчувственного старика. Не во сне. Наяву.
Он медленно шёл по парковой аллее, усыпанной лимонного цвета осенними листьями, и думал о том, возможно ли такое, что старик из его сна в действительности существует. Но является ли он самостоятельной личностью, чей сон случайно стал частью чужого, или же только выдумкой, созданной его персональным богом? Он шёл и думал о том, что является этим богом. Тогда, быть может, его создатель тоже, как и он сам, не подозревает о своём создании.
*end*
Источник: http://1000000sn.ucoz.ru/ |
